employee from 01.01.2013 until now
Kazan', Russian Federation
UDK 343.2/.7 Уголовное право
regularities; genesis; development; isolation; element; system; technique; legislative technique
regularities; genesis; development; isolation; element; system; technique; legislative technique
Введение
В уголовно-правовой литературе существует мнение о первичности Особенной части уголовного законодательства, что мы подчеркивали ранее в рамках исследования дефиниции некоторых уголовно-правовых категорий [1, с. 60]. На наш взгляд, является неверной сама постановка вопроса о том, что появилось раньше – Особенная или Общая часть уголовного права, она ошибочна методологически, противоречит логической операции деления целого на части. Анализ исторических этапов становления и развития Особенной части уголовного права подтверждает тезис об одновременном появлении обеих частей уголовного законодательства. Общая и Особенная части находятся в закономерной связи.
При исследовании вопросов сущности Особенной части уголовного права необходимо рассмотреть законодательные приемы ее формирования, которые позволяют выделить большое значение обособления уголовного законодательства на две части. Данный подход позволяет предположить, что Особенная часть уголовного права в большей мере, чем Общая его часть, отражает уголовно-правовую политику государства на определенном этапе эволюции.
Обзор литературы
Проблемам уголовно-правового осмысления истоков Особенной части, ее генезиса и формирования, специфики, а также обособления и соотношения с Общей частью УК РФ и их развития в истории отечественного уголовного права посвящены научные работы А.И. Чучаева, А.И. Бойко, А.И. Бойцова, Ю.А. Демидова, М.С. Жука, Н.А. Лопашенко, И.Я. Козаченко, А.В. Малько, Г.В. Мальцева, А.И. Коробеева, В.Д. Филимонова, В.Г. Беспалько, Э.В. Георгиевского, С.М. Соловьева, И.М. Рагимова, А.М. Яковлева.
Результаты исследования
В ходе исследования установлено, что Общая и Особенная части уголовного законодательства, исходя из их функционального назначения в уголовном праве, находятся в дихотомической связи. Как известно, под дихотомией понимается раздвоенность, последовательное деление на две взаимоисключающие части, более связанные внутри, чем между собой [2]. Основанием для такого деления логики признают наличие или отсутствие видообразующего признака [3].
Весь массив уголовно-правового материала можно разделить на Общую и Особенную части только в том случае, если соответствующие положения (нормы) содержатся в делимом целом. Другими словами, обособить, вычленить Общую или Особенную часть реально лишь тогда, когда они в том или ином виде объективно существуют и входят в уголовное право как отрасль права. Иное противоречит здравому смыслу. Согласно парафразу основного положения эпикурейской философии Лукреция, ex nihilo nihil fit (из ничего и ничего не бывает) [4, с. 146].
Довод о возникновении в начале Особенной части (норм Особенной части) опровергается генезисом и развитием уголовно-правового регулирования общественных отношений. Если в нормах, например, Русской правды в любой из ее редакций или иных нормативных актах тех лет видеть лишь истоки Особенной части, то тогда теряется одна из важных характеристик положений уголовного права – наказуемость деяния. Между тем нет ни одного уголовно-правового запрета, не содержащего карательного элемента, иначе говоря, наказания за его нарушение, что, бесспорно, относится к положениям Общей части уголовного права. Более того, можно выделить виды однородных наказаний.
Во многих нормах есть упоминание о вине, субъекте преступления, потерпевшем (например, ст. 1 Пространной редакции гласит: «если убъет муж мужа...»1 [5, с. 89]), об обстоятельствах, исключающих наказуемость деяния. Нормы дошедших до нас первых правовых памятников свидетельствуют, что они, кроме собственно уголовно-правового запрета (элемента Особенной части уголовного права), содержали положения его Общей части.
Таким образом, обе части уголовного законодательства исторически развиваются в рамках одних и тех же актов. Соответственно, возникают и закрепляются некие положения в обеих частях уголовного законодательства, причем как вытекающие из одной из них, так и относительно самостоятельные. Более того, продолжительное время они сосуществуют в некоем симбиозе. В связи с изложенным нет ни социальных, ни правовых причин преувеличивать или принижать значение Особенной части для развития Общей части уголовного законодательства.
Требовалось время, в течение которого накапливался и обобщался законодательный материал. Это позволило использовать прием законодательной техники, который характеризует пандектный принцип; в математике ему соответствует правило скобок. За скобки выносятся (Общая часть) те положения уголовного права, что относятся ко всем без исключения установлениям, находящимся внутри скобок (Особенная часть). Выделим некоторые положительные свойства данного приема: существование уголовного права без деления на Общую и Особенную части возможно и в настоящее время; в этом случае все то, что сейчас относится к Общей части, необходимо указать применительно к каждой статье Особенной части уголовного законодательства. Но это обстоятельство как раз и подчеркивает, на наш взгляд, значение деления уголовного права на две рассматриваемые части.
Наконец, приведем формальный довод, свидетельствующий об одновременном обособлении обеих частей уголовного права. Применительно к Общей части свою историю в качестве относительно самостоятельного элемента уголовного права она отсчитывает с 1813 г. – даты разработки проекта уголовного законодательства, внесенного на обсуждение в Государственный совет и опубликованного для обсуждения.
Полагаем, что для характеристики этапов становления и развития Особенной части как элемента уголовного права следует выделить те же периоды, что можно отнести и к Общей его части:
1) становление Особенной части в рамках некодифицированного уголовного законодательства России (X – XVIII вв.);
2) структурное обособление Особенной части в системе российского законодательства (1813 – 1845 гг.);
3) развитие структуры Особенной части в системе кодифицированного законодательства (1845 – 1996 гг.).
Такой подход не только соответствует объективным обстоятельствам эволюции рассматриваемого элемента уголовного права, но и позволяет показать корреспондирующие связи Особенной части с положениями Общей части уголовного законодательства.
Особенная часть уголовного права, будучи относительно самостоятельным элементом уголовного права России, в большей мере, чем Общая часть, отражает уголовно-правовую политику государства на определенном историческом этапе. Это обусловлено тем, что именно в ее нормах непосредственно представлены уголовно-правовые запреты, таким образом, очерчен круг уголовно-наказуемых деяний, закреплены санкции за их нарушение.
По справедливому утверждению А.В. Малько, сама уголовно-правовая политика возникла потому, что сформировалась потребность противодействия преступности как одной из наиболее значимых проблем общества [6, с. 240].
В Особенной части уголовного права наиболее ярко находят отражение такие значимые аспекты уголовно-правовой политики, как:
1) криминализация общественно опасных деяний и определение их круга; декриминализация преступлений – процесс, диаметрально противоположный криминализации, заключающийся в исключении деяния из числа преступлений2 [7, с. 60];
2) пенализация деяний3 [8], т.е. определение характера и степени наказуемости криминализируемых деяний. Определенная законодателем «санкция сводит общественную опасность преступления к одному показателю – к степени общественной опасности, а меру ее оценки – к мере наказания» [9, с. 98]; депенализация, т.е. «неприменение наказания за совершение уже криминализированных деяний, смягчение в законе их наказуемости, а также установление в законе и применение на практике различных видов освобождения от уголовной ответственности и (или) наказания» [8, с. 141].
Криминализация и пенализация представляют собой две стороны одного и того же явления или, справедливо отмечает А.И. Коробеев, дорогу с двусторонним движением.
В.Д. Филимонов указывал, «что генезис уголовно-правового регулирования... образует социальная потребность в таком воздействии норм уголовного права на общественные отношения, которое способно путем предоставления субъектам этих отношений тех или иных прав и возложения на них тех или иных обязанностей противопоставить антиобщественным интересам лиц, способных совершить либо совершивших преступления, общественные интересы» [10, с. 62]. Следовательно, в результате использования запретов и обеспечения их соблюдения силой государственного принуждения власть добивается соответствующего поведения членов общества.
Как подчеркивал К. Маркс, «само по себе право не только может наказывать за преступления, но и выдумывать их» [11, с. 516]. В этом случае проблема заключается в определении оснований криминализации, вызывающей много споров в уголовно-правовой науке, а следовательно, в обеспечении социальной обусловленности норм, из которых формируется Особенная часть уголовного права. Ученые не пришли к единому выводу ни о количестве правообразующих факторов, которые обусловливают допустимость, возможность, целесообразность и социальную приемлемость признания деяния преступлением (основанием может быть одно или несколько обстоятельств), ни об их сути, ни даже их названии [12].
Как известно, запрет в качестве регулятора общественно значимого поведения появился еще до возникновения государства и права. Табу явилось прототипом норм Особенной части (наряду с кровной местью [13, c. 412-416]) так называемого обычного уголовного права, составило его основу.
По утверждению ряда авторов, корни уголовно-правовых запретов можно найти в «Пятикнижии» Моисея. «Законодательство Моисея – это первые систематизированные и писаные законы, данные Богом. Их можно с полным основанием охарактеризовать как первое слово Господа Бога в области права... Все, что было в юриспруденции государств, по крайней мере христианской ориентации, изначально исходило из законов Моисея» [14, с. 54]. Не соглашаясь с этим утверждением, В.Г. Беспалько замечает, что корни уголовного права восходят к самым древним временам библейской истории человечества – периоду жизни первых людей Адама и Евы. А первым в истории человечества уголовно-правовым установлением следует считать библейскую заповедь, данную Богом Адаму после его поселения «в саду Едемском»: «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт. 2, 16–17) [15].
И.М. Рагимов убедительно продемонстрировал основы уголовного права, имеющиеся в Священных Писаниях, а также в религиях, не основанных на Божественных посланиях [16; 17].
По мнению И.Я. Козаченко, «можно с определенной долей уверенности заметить, что первое преступление появилось там и тогда, где и когда общественная (публичная) жизнь человека и людей была оплодотворена идеей запрета. И хотя запрет есть язык слабого, этот прием оказался по вкусу сильным мира сего, хотя, как потом выяснилось, малопродуктивным» [18, с. 15]. Однако последнее обстоятельство никак не влияло на применение уголовной репрессии в качестве одного из средств борьбы за власть или ее сохранение. Это подтверждает обращение к истории формирования Особенной части уголовного права России, как, впрочем, и любого другого государства.
Если слабость государственной власти и могущественное положение представителей «семей и хозяйств» в период создания и действия Русской Правды, как отмечал М.А. Дьяконов, обусловливали специфические отношения между государством и потерпевшим, с одной стороны, и преступником – с другой [19, с. 1], то в последующем, начиная с преодоления феодальной раздробленности и создания Московского государства, уголовное право становится важней опорой централизованной государственности; это, в свою очередь, влечет расширение и ужесточение репрессии, что находит отражение во многих уголовно-правовых запретах.
В Смутное время происходит дальнейшее ужесточение реакции власти на нарушение уголовно-правовых запретов, что особенно заметно по правоустановлениям Соборного уложения 1649 г. Эта тенденция сохраняется и в последующем, в частности в период абсолютной монархии в России при Петре I4 [20, с. 404]. Артикул воинский 1715 г. во многом посвящен защите власти, характеризует изменение уголовно-правовой политики государства, признание безусловно приоритетной охрану отдельных видов управленческой деятельности государственного аппарата.
XVIII в. вошел в историю как эпоха дворцовых переворотов, что уже само по себе предполагает усиление репрессий в связи с государственными преступлениями, и в первую очередь с заговорами.
В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., в котором формально уже можно выделить в качестве самостоятельного элемента Особенную часть уголовного права, формулировки конкретных уголовно-правовых запретов противоречат общим его установлениям. Это обусловлено, как отмечается в научной литературе, тремя обстоятельствами:
1) максимальным следованием системе Свода законов Российской империи;
2) устранением обнаруженной судебной практикой и доктриной уголовного права неполноты правового регулирования XV тома указанного Свода;
3) необходимостью устранения неопределенных санкций, имевших место в большом количестве в предыдущих нормативных актах [21, с. 459].
Однако следует отметить, что общее усиление репрессивности Уложения о наказаниях произошло не за счет усиления наказуемости определенных нарушений уголовно-правовых запретов, а за счет объема криминализации деяний.
Уголовное уложение 1903 г. в полном объеме никогда не вводилось в действие, в первую очередь частично вступила в действие его Особенная часть. Беспрецедентная для неповоротливой законодательной власти оперативность объяснялась просто – страх перед народными революциями... Поспешно введенные в действие главы входили в очевидное противоречие с принципом законности, закрепленным в понятии преступления как деяния и ненаказуемости убеждений, ненаказуемости самого по себе умысла и его обнаружения вовне [22, с. 147].
В первые годы советской власти уголовно-правовая политика была ориентирована на подавление свергнутых классов, обеспечение функционирования социалистического государственного аппарата, а затем и проведения коллективизации на селе, что уже само по себе предполагало суровую репрессию за нарушение уголовно-правовых запретов. Об этом свидетельствуют принимавшиеся в это время нормативные правовые акты. По мере укрепления власти большевиков репрессивность уголовного права стала снижаться, особенно это можно заметить на примере Уголовного кодекса РСФСР 1960 г., однако избыточность уголовно-правового регулирования не была устранена, а попытки решить социально-экономические проблемы уголовно-правовыми средствами были заведомо обречены на провал.
Обсуждение и заключение
Проведенное исследование подтвердило следующие выводы:
- Общая и Особенная части, исходя из их функционального назначения в уголовном праве, находятся в дихотомической связи, которая понимается как раздвоенность, последовательное деление на две взаимоисключающие части, более связанные внутри, чем между собой. Основанием для такого деления в логике признается наличие или отсутствие видообразующего признака;
- довод о возникновении в начале Особенной части (норм Особенной части) опровергается генезисом и развитием уголовно-правового регулирования общественных отношений. Требовалось время, в течение которого накапливался и обобщался законодательный материал. Последнее приводило к дифференциации уголовно-правовых предписаний по степени их обобщения и на определенном этапе позволило использовать прием законодательной техники, который характеризует пандектный принцип построения кодифицированного уголовного законодательства; в математике ему соответствует правило скобок. За скобки выносятся общие положения уголовного законодательства, т.е. положения, которые относятся ко всем без исключения установлениям (Общая часть), находящимся внутри скобок (Особенная часть);
- Особенная часть уголовного права, будучи относительно самостоятельным элементом уголовного права России, в большей мере, чем Общая часть, отражает уголовно-правовую политику государства на определенном историческом этапе. В Особенной части уголовного права наиболее ярко находят отражение такие значимые аспекты уголовно-правовой политики, как криминализация общественно опасных деяний и пенализация деяний.
1. Ilidzhev A.A. Problemy opredeleniya definicii Obschey chasti Ugolovnogo kodeksa Rossiyskoy Federacii // Vestnik Kazanskogo yuridicheskogo instituta MVD Rossii. 2022. № 1 (47) . S. 58 - 63. DOI:https://doi.org/10.37973/KUI.2022.73.91.007.
2. Levitin A.V. Preodolenie ogranicheniy: metod deleniya popolam // Algoritmy. Vvedenie v razrabotku i analiz. Moskva: Vil'yams, 2006. S. 476 - 480.
3. Ivin A.A., Nikiforov A.L. Slovar' po logike. Moskva: Vlados, 1997. 384 s.
4. Lukreciy. O prirode veschey. Kn. 1 / per. s lat. F. Petrovskogo. Moskva, 1983. 383 s.
5. Chuchaev A.I., Kizilov A.Yu. Ugolovno-pravovaya ohrana predstaviteley vlasti v XI-XVII vv. // Gosudarstvo i pravo. Moskva: Nauka, 2001. № 6. S. 89 - 96.
6. Mal'ko A.V. Teoriya pravovoy politiki: monografiya. Moskva: Yurlitinform, 2012. 328 s.
7. Zlobin G.A., Kelina S.G., Yakovlev A.M. Sovetskaya ugolovnaya politika: differenciaciya otvetstvennosti // Sovetskoe gosudarstvo i pravo. Moskva: Nauka, 1977. № 9. S. 54 - 62.
8. Korobeev A.I. Ugolovno-pravovaya politika Rossii: ot genezisa do krizisa: monografiya. Moskva: Yurlitinform, 2019. 352 s.
9. Demidov Yu.A. Social'naya cennost' i ocenka v ugolovnom prave. Moskva: Yuridicheskaya literatura, 1975. 184 s.
10. Filimonov V.D. Genezis ugolovno-pravovogo regulirovaniya. Moskva: Norma: Infra-M, 2015. 127 s.
11. Marks K., Engel's F. Sochineniya / izd. 2. T. 13. Moskva: Gospolitizdat, 1959. 770 s.
12. Aguzarov T.K., Gracheva Yu.V., Chuchaev A.I. Ugolovno-pravovye problemy ohrany vlasti (istoriya i sovremennost'): monografiya. Moskva: Prospekt, 2020. 332 s.
13. Mal'cev G.V. Mest' i vozmezdie v drevnem prave: monografiya. Moskva: Norma: Infra-M, 2012. 736 s.
14. Hristianskoe uchenie o prestuplenii i nakazanii / nauch. red. K.V. Harabet, A.A. Tolkachenko. Moskva: Norma, 2009. 335 s.
15. Bespal'ko V.G. Vethozavetnye korni ugolovnogo prava v Pyatiknizhii Moiseya. Sankt-Peterburg: Yuridicheskiy centr, 2015. 533 s.
16. Ugolovnoe pravo Rossiyskoy Federacii. Problemnyy kurs dlya magistrantov i aspirantov. V 3 t. T. 1: Vvedenie v ugolovnoe pravo / pod obsch. red. A.N. Savenkova; nauch. red. i ruk. avtor. koll. A.I. Chuchaev. Moskva: Prospekt, 2022. 728 s.
17. Polnyy kurs ugolovnogo prava. T. 1: Vvedenie v ugolovnoe pravo / pod red. A.I. Korobeeva. Sankt-Peterburg: Akademiya, 2021. 393 s.
18. Nravstvennye osnovy ugolovnoy otvetstvennosti: kollektivnaya monografiya / otv. red. I.Ya. Kozachenko. Ekaterinburg: Ural'skiy gos. yurid. un-t, 2018. 158 s.
19. D'yakonov M. Ocherki istorii russkogo prava. Istoriya ugolovnogo prava i sudoproizvodstva. Yur'ev: Tipografiya El. Bergmana, 1905. 139 s.
20. Solov'ev S.M. Istoriya Rossii s drevneyshih vremen. Moskva: AST, 2004. 606 s.
21. Polnyy kurs ugolovnogo prava. T. 2: Ugolovnoe pravo i ugolovno-pravovaya politika. Ugolovnyy zakon / pod red. A.I. Korobeeva. Sankt-Peterburg: Akademiya, 2021. 616 s.
22. Polnyy kurs ugolovnogo prava. T. 1: Prestuplenie i nakazanie / pod red. A.I. Korobeeva. Sankt-Peterburg: Press, 2008. 1133 s.
