Введение

Цензура в России традиционно рассматривается общественными науками как значимый факт государственной жизни и как социально-культурное явление периода абсолютизма и просвещенной монархии. Для нее характерны схожие закономерности развития, которые претерпевали подобные институции в монархиях Западной Европы: появлению светской цензуры предшествовала церковная цензура. Окончательное оформление светской цензуры происходит в период просвещенной монархии путем привлечения к экспертизе текстов чиновников управ благочиния, а также вовлечения ученых (академиков и профессоров) в создаваемые цезурные комитеты. В России этот период пришелся на вторую половину XVIII века – начало XIX века – тогда было дано идеологическое обоснование создания самостоятельной светской цензуры и произошло оформление ее правовых основ. В 1804 году были изданы уставы университетов и устав о цензуре, согласно которым цензурные комитеты были созданы при императорских университетах. Выяснению особенностей институализации светской цензуры в России посредством издания законодательных актов второй половины XVIII века – начале XIX века посвящена предлагаемая статья.

Материалы и методы

Основной массив исследуемых документов представлен двумя группами: опубликованными актами верховной власти в Полном собрании законов Российской империи (далее – ПСЗ РИ); неопубликованными архивными документами Центрального государственного архива Москвы (далее – ЦГАМ), где сохранились наиболее ранние свидетельства о цензурной деятельности Московского университета. Поскольку предметом исследования явилось законодательство о цензуре в его историко-правовом и культурологическим аспектах, то были применены общенаучные методы (анализ, синтез), юридические методы (формально-логический, дедукция), историко-правовые (компаративный метод и метод историко-социальной антропологии).

Обзор литературы

Изучению законодательных актов второй половины XVIII – начала XIX века, регламентирующих цензуру, уделялось и уделяется достаточное внимание со стороны историков и правоведов, как правило, государствоведов (Р.И. Бурлакова [1], И.Г. Горбачев и В.И. Печников [2], Т.Л. Полусмак [3], М.А. Пшеничная [4]) и тех, кто занимался историей развития книгопечатания и художественной литературы (А.В. Блюм [5], М.К. Лемке [6], В.А. Розенберг и В.Е. Якушкин [7], А.М. Скабичевский [8], М.И. Сухомлинов [9], Н.А. Энгельгардт [11]. Сложилось два основных подхода к изучению темы. Первый – позитивистский, в рамках которого сформировалось устойчивое мнение, что издание актов о цензуре проходило в контексте усиление абсолютизма и способствовало установлению полицейского контроля над общественной мыслью (К.К. Арсеньев [11], М.Т. Чолдин [12], Т.Л. Полусмак [3], М.А. Пшеничная [4]. Второй – постмодернисткий, согласно которому становление цензуры – сложный, противоречивый процесс, но, наряду с политическим заказом, цензура выполняла иные утилитарные задачи: распространение грамотности, «полезной» информации, стимулирование интереса к научным знаниям, привитие литературного вкуса Е.А. Агапова [13], Р. Дарнтон [14], П.С. Рейфман [15].

Результаты исследования

Прототипом светской цензуры считается церковная цензура. Исследователи связывают официальное появление церковной цензуры с эдиктом 1471 года Папы римского Сикста IV. Цензурой называлась censura praevia (лат.) - предварительная проверка рукописей в форме контроля за наличием в ней недопустимых еретических изречений, религиозного вольнодумства. Censura praevia как способ выявления и подавления религиозной оппозиции, отдельных еретиков продемонстрировал свою эффективность, духовная цензура расширяла границы своего влияния и была заимствована светской властью. Исследователи цензуры отмечают, что в течение XVI столетия цензура была введена во всех западноевропейских государствах [15, c.21]. Не явилось исключением складывающееся Российское государство. Первые ограничительные меры и карательные функции церковной и светской власти в отношении слова, как устного, так и печатного, прослеживаются еще в Судебнике 1550 года и Соборном Уложении 1649 года: было установлено право церкви и великого князя (царя) карать за всякого рода возведения «хулы» на священство и самодержавную власть. Интересным представляется наблюдение П.С. Рейфмана: попытки российских властей поставить под контроль как рукописи, подаваемые в печать, так и опубликованные книги обнаружились особенно ярко при развитии книгопечатания. Появление первых типографий – в 1563 году в Москве Ивана Федорова и Петра Мстиславца при Иване IV, в 1700 в Москве Яна Тесинга при Петре I – повлекло за собой появление предварительной и карательной цензуры [15, c. 19, 26].

Становление светской цензуры в России происходило в культурно-историческом контексте эпохи Просвещения второй половины XVIII века – первой половины XIX века. По мнению ряда исследователей, институализация цензуры в России реализована в начале XIX века и тесно связана с изданием первого цензурного устава 21 июня 1804 года [1, 4]. Такое утверждение упускает из виду обстоятельств. Во-первых, первые законодательные акты, отделившие светскую цензуру от церковной, относятся к XVIII веку. Так, указ Петра I, подтвержденный сенатским указом от 5 октября 1720 года, запрещал выпуск любых книг, в том числе и церковных, без предварительного рассмотрения и одобрения специальной Духовной коллегии [15, c. 21]1. Во-вторых, первые шаги, направленные на организацию управления цензуры, были сделаны в XVIII веке. Устав Академии наук 1847 года гласил: «Никакая книга в печать отдана быть не может, пока вся не прочитана в собрании пред всеми академиками»2. Тогда были определены (Синод, Академия наук, таможенные управы, управы благочиния) или вновь учреждены органы (цензурные комитеты), на которые возлагалась обязанность проверки рукописей и ввозимых в Россию печатных книг [16].

Взаимосвязь между реализацией идеологии просвещенной монархии и цензурой опосредована потребностью в развитии просвещения и необходимостью книгопечатания – составной части попечения верховного радетеля науки и образования. Екатерина II позиционировала себя как просвещенная монархиня: ей принадлежит ряд утверждений, имеющий либеральный характер: «Слова не составляют вещи, подлежащей преступлению» (ст. 482)3. Но как всякое «благое дело», книгопечатание могло обернуться для «благодетелей» злом, поэтому, наряду с либеральными идеями, присутствовали охранительные и ограничительные меры.

Так, в сентябре 1763 года указом Екатерина II подтвердила полномочия Академии наук и академической конференции на предварительную цензуру. Кроме того, цензорскими полномочиями наделялись в Москве – Московский университет, в губерниях – училища, а в отсутствие оных – градоначальники. Академия наук, Московский университет и иные «компетентные места и должностные лица» обязывались отбирать «такие книги, которые против закона, доброго нрава и Нас», управам благочиния полагалось подобную литературу конфисковать, а книжную лавку закрыть4.

Прорывом в становлении издательского дела стал указ от 15 января 1783 года «О позволении во всех городах и столицах заводить типографии и печатать книги на российском и иностранных языках, с освидетельствованием оных в управе благочиния»5. Управам благочиния – полицейским участкам повелевалось «типографии для печатания книг не различать от прочих фабрик и рукоделий». Разрешалось печатать книги на русском и иностранных языках, «не исключая и Восточных». Уведомительный порядок открытия типографий в губернских и уездных городах России рассматривался как либеральная мера: достаточно было поставить в известность управу благочиния. Полицейские были уполномочены «конфисковывать» тираж и наказывать «виновных в подобном самовольном издании недозволенных книг».

В 1786 году была проведена попытка реорганизации цензурного аппарата, которая выразилась в закреплении за рядом должностных лиц цензорских полномочий. Цензура вручалась коллегии из двух лиц: светского и духовного. Гражданский и духовный цензоры обязывались друг за другом прочитывать предоставленные рукописи: если текст не содержал ничего противного государственному строю и православной вере, то содержателям типографий выдавался «билет» с указанием имени автора, владельца типографии, цензоров, названия книги и официальным разрешением на публикацию. В Москве общей гражданской цензурой стал ведать полицмейстер П.П. Годеин, а духовной – префект Московской академии игумен Моисей. Таким образом, создавалась довольно простая и эффективная система учета и контроля за издательствами: есть билет, следовательно, рукопись прошла рецензирование и у автора, соответственно, и у владельца типографии есть право на публикацию.

События Великой французской революции 1789 года внесли коррективы в регламентацию цензурной деятельности. Компетенция управ благочиния была уточнена указом от 15 мая 1790 года: отныне управы благочиния осуществляли общий контроль за деятельностью частных типографий; занимались цензурой рукописей, поданных на публикацию; могли приглашать сторонних цензоров для экспертизы текстов. С цензорскими правомочиями на управу была возложена ответственность за пропуск «непозволительных мест», «крамольной» рукописи.

Тем не менее цензурный контроль не был тотальным, всеобъемлющим и эффективным. Исследователи отмечали некомпетентность и отсутствие координации действий церковной цензуры, управ благочиния, цензуры Московского университета, Академии наук. Исследователь А.М. Скабичевский отмечал, что при Екатерине II многие рукописи, переводы издавались, минуя цензуру [8, c. 38]. В.П. Семенников упоминал случай с сожжением тиража трагедии Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский», опубликованной в 1793 году в типографии Академии наук. Рукопись не прошла предварительную цензуру на том основании, что в связи с его публикацией в академической типографии на него была распространена академическая привилегия освобождения от цензуры, которую получали труды академиков. После казуса с трагедией Я.Б. Княжнина были введены цензурные ограничения: произведения частных авторов, публикуемые в типографии Академии, должны были проходить предварительную экспертизу в управах благочиния [17, c. 1].

По мнению А.М. Скабичевского и П.С. Рейф­мана, прологом к сворачиванию относительно либерального цензурного режима Екатерины II стал скандал вокруг книгопечатной деятельности Н.И. Новикова [8, c. 46-47, 15, c. 40]. Новиков арендовал типографию Московского университета. Его периодическое издание «Московские ведомости» пользовалось популярностью, книгоиздатель дополнительно издавал «Прибавления к “Московским ведомостям”». В выпусках № 69-71 за 1784 год он разместил перевод статьи «История Ордена иезуитов» оскорбительного характера для читателей католического вероисповедания, которые обратились за защитой религиозных чувств к Екатерине II. Императрица распорядилась, «чтоб история та не токмо запрещена была, но и экземпляры отобраны были» [18, c. 90-97]. Примечательно, что именным указом от 23 декабря 1785 года было дано предписание губернатору Я.А. Брюсу: экспертизу книг, найденных в типографии Новикова, поручить цензорам из числа светских лиц – профессору Московского университета А.А. Барсову и полицмейстеру П.П. Годеину, а освидетельствование провинившегося Новикова на предмет принадлежности к расколу – архиепископу Платону [19, c. 259-260].

К марту духовная цензура вынесла окончательное суждение о конфискованных книгах. Условно их разделили на три группы: «1) Книги собственно литературные […] для образования публики […]. 2) Книги мистические, которых Архиепископ “не понимает” […]. 3) Книги зловредные, […] подрывающие религиозные чувства, “гнусные и юродивые порождения энциклопедистов”, которые “следует исторгать, как пагубные плевелы”» [19, c. 262]. Екатерина II, которая считала себя приверженцем идей Монтескьё и Дидро, обратила свое монаршее негодование на вторую группу книг. Губернатору было дано указание конфисковать тираж всех шести книг и сжечь, а Новикову и другим издателям запрещалась публикация книг такого рода под страхом лишения права содержать типографии6.

Через год – 27 июля 1787 года – был подписан именной Указ Синоду «О недозволении светским типографиям и книжным лавкам продавать молитвенники, не от Синода изданные, также книги церковные […]». Частным типографиям запрещалось публиковать церковные книги (а это являлось делом весьма доходным), подчеркивалось, что «свобода […] на печатание книг […] простирается […] на книги светские, к пользе общественной служащие»7.

Дело Новикова 1786 года показательно тем, что оно демонстрирует, как под влиянием цензурной практики вносились коррективы в действующее законодательство, определялись границы между светской и церковной издательской деятельностью и границы эти устанавливались по усмотрению светской власти.

Между тем теперь уже в самой северной столице разгорелся очередной цензурный скандал, на этот раз с допущенной к публикации Санкт-Петербургской управой благочиния острой социальной критикой А.Н. Радищева, отраженной в сочинениях «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» и «Путешествие из Петербурга в Москву»8.

В 1788 году автор через знакомого таможенного надсмотрщика Иоганна Мейснера передал рукописи в цензуру Санкт-Петербургской управы благочиния. Цензоры в «путевых заметках» Радищева не заметили ничего предосудительного. Порядок цензуры представленных рукописей, реализация тиража были осуществлены без нарушения действующего законодательства. Не исключено, что они не читали рукопись вовсе. Тем не менее разрешение к публикации было получено, его Радищев понял превратно, решив опубликовать рукопись самостоятельно, не обращаясь в типографию, используя купленный печатный станок. В середине 1790 года тираж вышел в свет. Екатерина II, ознакомившись с сочинениями, была крайне удивлена факту допуска рукописи в печать, называя «оплошностью» [8, c. 58]. Началось дознание. Оставаясь на свободе, Радищев сжег оставшуюся часть тиража, сжег корректуру и цензурные гранки. Теперь действия автора и публикатора выглядели подозрительными и доказать следствию, что опубликованная рукопись соответствовала допущенному цензурой варианту, он не смог.

30 июня 1790 года Радищев был арестован и посажен в Петропавловскую крепость, через неделю, 6 июля, написал повинную, в которой признал свою книгу «вредной», сожалел, что выпустил ее [8, c. 59]. 4 сентября 1790 года Екатерина II подписала именной указ о наказании Радищева за издание книги, которая наполнена «вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение», что автор совершил «лживый поступок прибавкою после ценсуры многих листов в ту книгу»9. Государыня проявила милосердие, смертная казнь была заменена Радищеву лишением всех дворянских прав и достоинств и ссылкой в Сибирь сроком на 10 лет.

В то время как «дело Радищева» продолжало оставаться резонансным, Екатериной II был инициирован процесс над Н.Н. Новиковым, который опубликовал сочинение старообрядческого содержания «История о страдальцах соловецких…» (1788 год)10. 1 мая 1792 года Екатерина II направила московскому губернатору генералу А.А. Прозоровскому поручение проверить, издано ли оно в обход установленного указом запрета от 27 июля 1787 года. Полицейские провели обыски в подмосковном имении Новикова, в Москве. Были обнаружены 20 запрещенных и тайно продававшихся книг, 48 книг, напечатанных без цензурного одобрения. Приказчик книгоиздателя Н.Н. Кольчугин, торговцы признались, что регулярно получали от Новикова книги на продажу [19, c. 314-315]. Суд над Новиковым в Москве не состоялся, дело было передано обер-секретарю Тайной экспедиции Сената С.И. Шешковскому, а подследственный был тайно перевезен в Шлиссельбургскую крепость – делу был придан статус государственной измены. Однако обвинить Новикова в государственной измене и богохульстве не удалось. 1 августа 1792 года поступил личный приказ императрицы о заточении Н.Н. Новикова на 15 лет в Шлиссельбургскую крепость [19, c. 335-336].

В то же время в Москве продолжались следственные действия в отношении приказчика Кольчугина и торговцев. По верному замечанию М.А. Скабичевского, «закона, налагающего наказание за торговлю запрещенными книгами […], еще не существовало» [8, c. 54]. Приговор, в соответствии с которым соучастники были приговорены к битью кнутом и «вырыванию ноздрей», был вынесен на основании Указа от 9 февраля 1720 года «О наказании за преступление против публикованных указов» и Морским уставом. В августе 1793 года губернатор А.А. Прозоровский лично ходатайствовал перед императрицей о смягчении наказания. Только спустя три года – 2 июля 1796 года – Екатерина II помиловала осужденных [8, c. 55].

Процесс над Новиковым и еще над 11 соучастниками реализации запрещенных книг показателен во многих отношениях: во-первых, это был первый в России процесс по делам печати; во-вторых, процесс носил форму устрашения, а вынесенный приговор имел превентивную цель: заставить авторов, издателей, торговцев под страхом уголовного преследования и наказания не нарушать цензурные установления. Позиция Екатерины II была однозначной: тайные книгопечатники преследовались законом.

В контексте описываемых событий вполне логичным представляется издание новых цензурных указов, издание которых проходило на фоне событий Великой французской революции 1789 года.

16 сентября 1796 года последовал новый указ Екатерины II «Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг; об учреждении на сей конец ценсур в городах: Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Одессе и при Радзивиловской таможне, и об упразднении частных типографий»11. После 13-летнего режима действия «Жалованной грамоты печати» (от 15 января 1783 года) в России вновь вводились ограничения. Указом уточнялась организационная структура цензуры: цензурные комитеты вводились не повсеместно, а только в пяти городах, где оборот печатной продукции (как российской, так и иностранной) был значительным: в обеих столицах (Санкт-Петербурге и Москве), двух крупных портовых городах (Риге и Одессе) и Радзивиловской таможне. Определен состав цензурных комитетов: из «одной духовной и двух светских особ», подотчетных «губернскому начальству». В цензурные комитеты стали привлекаться профессора университетов: В Московский цензурный комитет были определены: профессора Московского университета – И.А. Гейм и А.А. Прокоповский-Антонский, некий Дмитрий Строгонов и иеромонах Владимир [30, л. 42, 58, 60, 61] 12. Ожидаемым было бы издание цензурного устава, но вскоре императрица умерла, а ее преемник Павел I озаботился пересмотром основ ее политики.

Традиционно исследователи рассматривают непродолжительное правление Павла I как период ужесточения цензурной политики [20, c. 462]. Тем не менее законодательные акты, утвержденные Павлом I, демонстрируют продолжение вектора политики Екатерины II, направленной на организационное оформление цензуры и создание цензурных плотин от западных «революционных идей». Так, утвержденный императором доклад Сената «О книжной цензуре» от 16 сентября 1796 года возлагал на III департамент Сената контроль за ведением цензурных дел Академией наук13. На вновь восстановленный Павлом I Совет императорского величества была возложена функция верховного цензурного контроля, означавшая, что император может лично цензурировать рукописи и книги, запрещать или разрешать их опубликование [21, c. 111-388].

Оптимизируется организация контроля над публикацией сочинений «отечественной словесности» в столицах. И здесь преимущество было отдано «Северной Пальмире». Указом от 17 апреля 1800 года Санкт-Петербургскому цензурному комитету были переданы полномочия ведущего экспертного органа – без его разрешения публиковать рукописи, одобренные общегражданской цензурой, было запрещено14. Цензурный комитет Московского университета рассматривался как дополнительный, вспомогательный. Это вызвало недовольство ученого сословия и куратора Московского университета. Показательной стала история цензурирования приложений еженедельного издания «Московские ведомости»: еженедельных листков «Иппокрены» и ежемесячного «Политического журнала». Указом Павла I ей была уготована двойная проверка: сначала через цензуру Московского, а затем Санкт-Петербургского комитетов, что повлекло бы волокиту и утрату заинтересованности публики в подписке на издания, соответственно, стать причиной закрытия изданий, – о чем сообщал ректор университета Иван Тургенев [35, л. 4]15. Актами о цензуре ущемлялась университетская автономия. В августе 1800 года интерес Московского университета «по правам и привилегиям» был вынужден лоббировать его куратор М.М. Херасков перед генерал-прокурором П.Х. Обольяниновым [35, л. 6]16. Аргументы Хераскова П.Х. Обольянинову возымели свое действие. 27 сентября 1800 года И. Тургенев с радостью сообщал московской цензуре об успешности хлопот, предпринятых им и куратором Херасковым, «о бытии внутренней ценсуры университета все зависимой от Санкт-Петербургской ценсуры»17.

При Павле I была осуществлена попытка выстроить систему цензурного контроля на границах путем организации своеобразных «цензурных плотин» в морских портах. Указом от 17 мая 1798 года в каждом порту должна была быть учреждена цензура из одного – двух цензоров18. Практика первого года показала, что ни надобности, ни возможности учреждения цензурного комитета в каждом порту не оказалось: только через год 16 апреля 1799 года в Архангельске, Выборге, Крондштаде, Ревеле и Фридрихсгаме19 и чуть позже в Вильно20, были учреждены цензурные комитеты. Ввоз иностранной литературы через остальные порты запрещался.

Сложно не согласиться с мнением большинства исследователей цензуры о том, что при Павле I наблюдался огульный запрет «на все иностранное»: первоначально запрету подлежала литература, имеющая революционный год издания [20, с. 462], затем произведения конкретных авторов, преимущественно французских просветителей [22, с. 69]. Апофеозом стал запрет иностранных романов, «пиес», произведений живописи и графики, «нот» музыкальных произведений – «вплоть до указа» (указ от 18 апреля 1800 года)21. Непонимание, ропот, а затем и протесты стали распространяться среди главного потребителя печатной продукции – дворянства, а затем среди заказчиков, книготорговцев.

Цензурная политика Павла I рассматривается исследователями как одна из причин дворцового переворота 1 марта 1801 года (П.С. Райфман, Г.К. Репинский, М.А. Скабичевский). Насколько острым был вопрос о направлении и содержании цензурной политики при преемнике Павла I, свидетельствует подготовленное в течение первого месяца правления Александра I генерал-прокурором А.А. Бекетовым «Наставление ценсурам должность их определяющее, сообразно переменившимся обстоятельствам и соответственно намерению Его императорского величества и простираемому о пользе подданных и попечению в указе от 31 марта сего года изображенном». «Наставления» или «Инструкции» не были опубликованы ни тогда, ни позже – в Полном собрании законов Российской империи и (или) Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре22. «Наставления» стали известны узкому кругу лиц, занятых цензурой. В чем состояло содержание этих требований?

Во-первых, большинство цензурных ограничений опосредованных распространением идей французского просвещения отменены. Во-вторых, подробно регламентировалась подведомственность созданных при Екатерине II и Павле I цензур. В-третьих, каждая из цензур обязывалась извещать «все другие об одобренных ею к напечатанию, или возвращенных без одобрения с кратким показанием причин, для коих последняя не дозволена», в связи с этим вводилась обязательная форма отчетности23. В-четвертых, уделялось внимание не только запрету «вольнодумства» и «противозаконных умыслов», но и общей культуре речи. Наконец, впервые ограничивался произвол цензорского усмотрения: цензуры призывались «единообразно и соответственно постановленным правилам должность свою наблюдать, не стесняя распространения полезных сочинений […]»24.

«Наставления ценсорам» генерал-прокурора Бекетова от 31 марта 1801 года – подзаконный нормативный акт, составленный по поручению Александра I, означал поворот в цензурной политике. «Наставления» не подлежали широкой огласке, но были обязательны к исполнению. Их апробация показалась чрезвычайно эффективной, и уже в последующие два года были изданы акты верховной власти, которые исходили из принципов, установленных наставлениями.

Обсуждение и заключения

В процессе практик цензурного контроля России в XVI – первой половине XVIII века, когда продолжала действовать церковная цензура, получила оформление и стала действовать светская цензура. Окончательное ее оформление состоялось во второй половине XVIII века, когда в России наблюдался типографский бум – открытие новых типографий; основание периодических изданий и распространение моды на чтение. Именно в этот период были введены новые практики контроля: аутентичного чтения, интерпретации авторского текста экспертами от цензуры, вынесение решения о разрешении к публикации или, напротив, ее запрета. Практика цензурирования посредством привлечения церковнослужителей, чиновников управ благочиния, людей науки (академиков и профессоров) была сложной и двусмысленной, так как строилась на усмотрении экспертов, которые руководствовались личным восприятием запретов и ограничений разрозненных императорских указов, часто меняющихся под влиянием внешних событий и скандалов по делам печати. Осуществление справедливой и однообразной цензурной практики требовало, с одной стороны, четкой законодательной регламентации, с другой – создания устойчивого и однообразного правоприменения компетентными лицами. Это понимали и по-своему пытались реализовать Екатерина II, Павел I, но к реализации смог подойти Александр I не без содействия близких ему сановников, в частности генерал-прокурора А.А. Бекетова. Таким образом, прологом к уставу о цензуре 1804 года стала законодательная и правоприменительная практика о цензуре Екатерины II и Павла I. Отныне светская цензура получила название «общегражданской» и была поручена профессорам цензурных комитетов при университетах – наиболее образованной и передовой части общества.

1. Burlakova R.I. Pravovoe regulirovanie cenzury pechati v Rossii v 18 - nachale 20 veka: dis. … kand.yurid. nauk: 12.00.01. M., 2004. 208 s.

2. Gorbachev I.G., Pechnikov V.I. Institut cenzury v rossijskom zakonodatel'stve 16-19 vv.: istoriko-pravovoe issledovanie. Kazan': Izd-vo Kazan. un-ta, 2004. 228 s.

3. Polusmak T.L. Cenzurnoe zakonodatel'stvo dorevolyucionnoj Rossii.: dis. … kand.yurid.nauk: 12.00.01. N. Novgorod, 2003. 194 s.

4. Pshenichnaya M.A. Gosudarstvennaya politika v oblasti cenzury v XIX - v nachale XX vekov: dis. … kand.ist.nauk: 07.00.02. Stavropol', 2002. 205 s.

5. Blyum A.V. Russkie pisateli o cenzure i cenzorah. Ot Radishcheva do nashih dnej: 1790-1990. Opyt kommentirovannoj antologii / sost. A.V. Blyum. SPb.: Poligraf, 2011. 608 s.

6. Lemke M.K. Ocherki po istorii russkoj cenzury i zhurnalistiki XIX stoletiya. SPb.: Tip. S.-Peterb. t-va pech. i izd. dela «Trud», 1904. 427 s.

7. Rozenberg V.A., YAkushkin V.E. Russkaya pechat' i cenzura v proshlom i nastoyashchem. M.: Izd-vo M. i S. Sabashnikovyh, 1905. 255 s.

8. Skabichevskij A.M. Ocherki istorii russkoj cenzury (1700-1863). SPb.: Tip-fiya F. Pavlenkova, 1892. 495 s.

9. Suhomlinov M.I. Ocherki istorii russkoj cenzury (1700-1863). SPb.: Tip-fiya F. Pavlenkova, 1892. 395 s.

10. Engel'gardt N.A. Ocherk istorii russkoj cenzury v svyazi s razvitiem pechati (1703-1903). SPb.: Tip-fiya A.S. Suvorina, 1904. 388 s.

11. Arsen'ev K.K. Zakonodatel'stvo o pechati. SPb.: Tipolitogr. F. Vajsberga i P. Gershunina, 1903. 264 s.

12. CHoldin M.T. Imperiya za zaborom. Istoriya cenzury v carskoj Rossii / per. s angl. M. Galushkinoj. M.: Rudomina. 2002. 310 s.

13. Agapova E.A. Cenzura kak sposob manipulyacii soznaniem: diahronicheskij aspekt. M.: Social'no-gumanitarnye znaniya, 2012. 256 s.

14. Darnton R. Cenzory za rabotoj. Kak gosudarstvo formiruet literaturu / per. s angl. M. Solncevoj. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2017. 384 s.

15. Rejfman P.S. Cenzura v dorevolyucionnoj, sovetskoj i postsovetskoj Rossii: [v 2-h t.] / pod red. G. G. Superfina; pred. I. A. Pil'shchikova i V. S. Parsamova. M.: Probel-2000, 2014. T. 1. Vyp. 1. 232 s.

16. Pekarskij P.P. Redaktor, sotrudniki i cenzura v russkom zhurnale 1755-1764 godov: sbornik statej. SPb.: Tip-fiya Akademii nauk, 1867. 90 s.

17. Semennikov V.P. K istorii cenzury v Ekaterininskuyu epohu. SPb.: Sirius, 1913. 20 c.

18. Simankov V. I. Iz razyskanij o zhurnale «Pribavlenіe k Moskovskim" vedomostyam"» (1783-1784) ili ob avtorstve sochinenij, pripisyvavshihsya N. I. Novikovu, I. G. SHvarcu i F. V. Karzhavinu. Har'kov, 2010.

19. Longinov M.N. Novikov i moskovskie martinisty: issledov. M.N. Longinova; s prilozheniyami. M.: Tip-fiya Gracheva, 1867. 384 s.

20. Repinskij G.K. Cenzura pri imperatore Pavle I. 1797 - 1799 // Russkaya starina. 1875. T. 14. S.454 - 469.

21. Istoriya Pravitel'stvuyushchego Senata za dvesti let. 1711 - 1911: [v 5 t.]. SPb.: Tip-fiya Pravit. Senata, 1911. T. 2: 860 s.

22. Bodebruh A.G. Cenzurnye organy Rossii v XVIII veke // Pravovye idei i gosudarstvennye uchrezhdeniya: mezhvuzovskij sbornik. Sverdlovsk: Sverdl. yurid. in-t, 1990. S. 67 - 75.

23. Galiullina R.H. Dokumenty cenzurnyh komitetov pervoj chetverti XIX v.: formy, komplektaciya i organizaciya hraneniya. Istoriya i istoricheskaya pamyat': mezhvuz. sb. nauch. tr. / pod red. A.V. Gladysheva. Saratov: Sarat. gos. un-t, 2015. Vyp. 11. S.224 - 243.

24. Galiullina R.H. Povorot v cenzurnoj politike Rossii - tajny arhivnyh dokumentov («Nastavlenie censuram» general-prokurora A.A. Beketova, 31 marta 1801 goda) // Problemy nacional'noj bezopasnosti: voprosy teorii i praktiki. Pyatye yuridicheskie chteniya: materialy vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii Kazanskogo yuridicheskogo instituta MVD Rossii 3 iyunya 2017 goda. Kazan': KYUI MVD Rossii, 2017. S. 50 - 54.