Нижний Новгород, Россия
Россия
УДК 343.3/.7 Bиды противоправных деяний. Особенная часть уголовного права.
Введение: статья посвящена информатизации преступлений экстремистской направленности, значительная часть которых перешла в киберпространство. Особенно остро это отразилось на стабильности гражданского правопорядка и правосознания из-за развития способов дистанционной реализации радикальных преступных целей, что закономерно повлекло новый этап криминализации. В научном сообществе продолжаются дискуссии о целесообразности и допустимости отдельных ее направлений, в том числе связанных с публичным распространением заведомо ложной информации определенного характера. С учетом этого особую актуальность в современном мире демонстрируют теоретико-прикладные исследования, посвященные конкретным проявлениям подобной криминальной активности. Материалы и методы: диалектический метод познания объективной действительности выступил в качестве базового фундамента настоящего исследования. В то же время статья также основана и на общенаучных методах, в том числе анализе и дедукции, выраженных в разделении общих понятий и их признаков, закономерностей и противоречий общественной опасности соответствующих преступлений на их составляющие для последующего изучения. Кроме того, при подготовке статьи применялись частнонаучные методы, в том числе догматический, необходимый для толкования законодательства и обнаружения внутренних и внешних логических проблем. Результаты исследования: на основании проведенного исследования и сформулированных тезисов выделены отличительные признаки и характерные особенности, определяющие сущность и содержание общественной опасности преступлений экстремистской направленности, связанных с публичным распространением заведомо ложной информации. Обсуждение и заключение: предлагается научное обоснование общественной опасности преступлений экстремистской направленности, связанных с публичным распространением заведомо ложной информации, уголовная ответственность за совершение которых в действительности не ограничивает свободу слова и информационное пространство, а лишь обеспечивает им безопасные условия существования.
экстремистская деятельности, преступление, общественная опасность, криминализация, ложная информация, публичность, уголовная ответственность.
Введение
Получение и передача информации выступают базовыми составляющими основополагающих прав человека и гражданина любой страны, что прежде всего определяется их естественной природой происхождения, которая нашла свое отражение во многих нормах международного и национального законодательства, в том числе в ч. 2 ст. 19 Международного пакта о гражданских и политических правах1, ч. 4 ст. 29 Конституции Российской Федерации2, а также в ч. 1 ст. 8 Федерального закона от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»3. С учетом этого как на национальном, так и на международном поле ведется значительное количество дискуссий о целесообразности и допустимости любого рода ограничений, в особенности уголовно-правового характера, связанных с реализацией правомочий, обусловленных свободой слова и его оборотом в информационном пространстве. Более того, на этот вопрос, в том числе необходимость сохранения баланса между обусловленностью применения в рассматриваемой сфере средств уголовно-правового характера и их репрессивностью, неоднократно указывал Конституционный Суд Российской Федерации в рамках собственных юридических предписаний, согласно которым УК РФ в силу своей природы является исключительно крайним средством государственного реагирования на те или иные проявления делинквентного поведения4.
Вместе с тем следует понимать, что на текущей стадии развития общественных отношений, когда глобализация достигла практически всех сфер жизни и взаимодействие между людьми больше не строится на территориальном принципе и даже не зависит от языкового барьера, одной из наиболее актуальных проблем современности стала уязвимость массового социального восприятия и правосознания перед информационной пропагандой и манипуляцией, вызванной как неосторожными публичными высказываниями, так и умышленным применением средств и методов социальной психологии в преступных целях. Так, например, соответствующая новость или ее интерпретация, отраженная в текстовом формате, видео- либо аудиозаписи, обладают достаточным деструктивным потенциалом, для того чтобы непосредственно дестабилизировать функционирование отдельных органов государственной власти и/или институтов гражданского общества, детерминировать нежелательный резонанс либо эскалацию внутренних конфликтов и противоречий, вызвать страх и панику, а также неприязнь или ненависть к определенным группам людей (включая этнические или религиозные общности), конкретным представителям правопорядка, решениям и событиям, а также деятельности общественных или государственных организаций.
Обзор литературы
В условиях современных социально-правовых реалий масштаб дискуссии, сформировавшейся в гуманитарной доктрине, а также на уровне обывательского правосознания по вопросам общественной опасности и иных криминообазующих признаков преступлений экстремистской направленности, связанных с публичным распространением соответствующей заведомо ложной информации, приобретает все большее значение. В частности, появляются исследователи, предпринимающие попытки выявить причины правоприменительных проблем в плоскости толкования отдельных элементов указанного криминального поведения в рамках диссертационных изысканий. Существенное влияние на становление научного знания по данному направлению в последние годы оказали труды З.М. Бешуковой, В.А. Елеца, А.В. Петрянина, В.В. Семенова, А.И. Трахова, В.М. Шеншина. Более того, именно криминализация деяний является ведущим направлением уголовной политики, и в доктрине уголовного права этому вопросу традиционно уделяется особое внимание [1, с. 226; 2, с. 27 – 29; 3, с. 167; 4, с. 58; 5, с. 108].
Материалы и методы
Не умаляя значимость достаточно распространенной в отечественной уголовно-правовой доктрине структуры юридического анализа составов преступлений от объективных признаков к субъективным, через призму которых осуществляется анализ криминообразующих элементов соответствующих деяний экстремистской направленности, в текущем исследовании полагаем целесообразным отталкиваться от дедуктивной методологии. Наиболее подходящим социально-правовым подспорьем для этого обладают нормы, закрепленные в статьях 2071 – 2073 УК РФ, поскольку при их технико-юридическом конструировании были консолидированы ключевые признаки, определяющие общественную опасность экстремистской деятельности, что в настоящее время в отдельных социальных кругах неверно интерпретируется как ограничение свободы слова.
Таким образом, адаптируя традиционную для специальности 5.1.4. Уголовно-правовые науки последовательность осуществления юридического анализа под дедуктивный метод, формулируем следующий алгоритм раскрытия научного обоснования криминализации соответствующих общественно опасных деяний: определить уголовно-правовое значение заведомо ложной информации и последствий ее распространения в публичном пространстве; рассмотреть особенности правовой оценки указанного девиантного поведения с точки зрения отечественного и зарубежного законодательства, а также правоприменительной практики; раскрыть условия и основания его криминализации через призму общественной опасности.
Результаты исследования
Приоритетным признаком, отличающим преступление от иного правонарушения, является критерий общественной опасности, проявляющийся в причинении вреда или угрозе его причинения охраняемым уголовным законом общественным отношениям, при этом уровень такой опасности должен свидетельствовать о необходимости применения средств, имеющихся именно в уголовном законе [6, c. 205]. С учетом этого следует обратить внимание на то, что усугубление деструктивного воздействия распространения заведомо ложной социально значимой информации и фактическое формирование признака общественной опасности у данного рода деяний в значительной мере обусловлены тем, что с развитием информационно-телекоммуникационных технологий стало гораздо проще и быстрее распространять недостоверные сведения, обеспечивающие деформацию общественного правосознания, прогрессирование социального инфантилизма и нигилизма, рост недоверия к государственной власти и ее основным институтам, ущерб репутации и деловой активности тех или иных субъектов. Так, например, только по итогам 2021–2022 годов аудиторные показатели отечественного сегмента сетевой телекоммуникации превысили более чем 97,5 миллионов пользователей, что фактически превышает 80% населения Российской Федерации [7, c. 94]. С учетом этого вполне справедливое замечание сделано А.В. Петряниным и Д.А. Негановым, согласно которому негативные последствия от такого рода преступного поведения велики и не только включают материальный вред, но и наносят непосредственный вред интересам личности, общества и государства, что подтверждается непрекращающимся процессом насыщения всех разделов и глав УК РФ признаком использования информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет, как конструктивным или отягчающим [8, c. 100]. При этом в отдельных случаях криминальные формирования даже способны «разжечь» весьма радикальные, в том числе экстремистские, настроения в обществе, когда приходится вести речь о наличии прямой угрозы для жизни и безопасности конкретного человека или неограниченного круга лиц5.
С учетом этого вполне закономерно, что в действующей Концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденной указом Президента РФ от 31 марта 2023 г. № 229, закреплено, что «в современном мире происходит осложнение ситуации с транснациональными вызовами и угрозами, такими как использование информационно-коммуникационных технологий в противоправных целях, тогда как электронные сети, в том числе Интернет, становятся новыми сферами военных действий»6. К числу детерминант трансформации отечественной уголовной политики, как это отмечается в гуманитарной доктрине, безусловно относится недружественное отношение со стороны зарубежных партнеров [9, с. 335]. Вместе с тем данный факт лишь усугубляет то, что общественная опасность распространения заведомо ложной информации существенно возрастает благодаря процессам глобализации и технологизации, способным придать данной криминальной активности транснациональный характер, высокий уровень гибкости (адаптации) и оперативности своих проявлений, а также латентности, что в совокупности затрудняет их количественное измерение, научный анализ, прогнозирование, предупреждение и противодействие в целом.
Очередным аргументом в подтверждение преступного характера данного девиантного поведения выступает зарубежный законодательный опыт, демонстрирующий наличие соответствующей уголовной ответственности. Так, например, в Республике Сингапур с 2019 года функционирует Закон о защите от лжи и манипуляций в Интернете, направленный на:
– предотвращение распространения ложных утверждений о фактах и принятие мер по противодействию последствиям такого сообщения;
– пресечение финансирования, продвижения и поддержки информационных источников, которые постоянно транслируют недостоверные сведения;
– обеспечение возможности принятия мер по выявлению, контролю и защите от скоординированного неаутентичного поведения и другого неправомерного использования онлайн-аккаунтов и ботов;
– принятие мер по расширению противодействия информации, направленной на достижение политических и антисоциальных целей.
Часть 2 представленного зарубежного законодательного акта предусматривает уголовную ответственность за передачу ложных сведений о событиях в Сингапуре. В соответствии с разделом 7 наказание в виде штрафа и/или тюремного заключения предусмотрено, если ложное заявление наносит ущерб «безопасности государства», «общественному здравоохранению, общественной безопасности, общественному спокойствию или государственным финансам», дружественным международным отношениям, влияет на исход парламентских и президентских выборов или референдумов, создает напряженность между различными группами людей или снижает доверие общества к государственной службе или общему управлению государством7.
Таким образом, резюмируя наличие признака общественной опасности в действиях по публичному распространению соответствующей заведомо ложной информации, следует раскрыть ее степень и характер через призму целой совокупности взаимосвязанных факторов.
Во-первых, такая криминальная активность нарушает право граждан на информацию, а также принципы свободы слова и публичного доступа к сведениям социального предназначения.
Во-вторых, она выступает детерминантой и катализатором серьезных негативных последствий, включая панику, вражду и насилие.
В-третьих, публичное распространение заведомо ложной информации подрывает доверие к средствам массовой информации, а также иным институтам гражданского общества и государственной власти, что способно привести к дезориентации населения, утрате внутренней стабильности и порядка.
На основании изложенного весьма обоснованным и закономерным решением выступило внесение изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации, произошедших 1 апреля 2020 года, в рамках чего криминализованы «Публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан» (2071 УК РФ) и «Публичное распространение заведомо ложной общественно значимой информации, повлекшее тяжкие последствия» (2072 УК РФ)8, а также 4 марта 2022 года, когда уголовно-наказуемым стало «Публичное распространение заведомо ложной информации об использовании Вооруженных Сил Российской Федерации, исполнении государственными органами Российской Федерации своих полномочий, оказании добровольческими формированиями, организациями или лицами содействия в выполнении задач, возложенных на Вооруженные Силы Российской Федерации» (2072 УК РФ)9. Наряду с этим, другим федеральным законом были дополнены статьи 13.15 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях частями 10.1 и 10.2, которые регулируют ответственность юридических лиц за административные правонарушения, идентичные вышеупомянутым преступлениям10. Этот шаг был предпринят с целью защиты общественного порядка и общественной безопасности, поскольку распространение недостоверной информации стало неотъемлемой чертой большинства резонансных событий не только в нашей стране, но и во всем мире.
В то же время следует обратить внимание, что, согласно части 3 статьи 2.1 КоАП РФ, привлечение физического лица к уголовной ответственности не освобождает соответствующее юридическое лицо от административной ответственности. То есть физическое лицо будет преследоваться согласно обозначенным выше предписаниям УК РФ11, в то время как юридическое лицо, причастное к аналогичной противоправной деятельности, будет рассматриваться сквозь призму полномочий, предоставляемых КоАП РФ.
Нельзя не отметить, что одним из катализаторов криминализации рассматриваемого девиантного поведения выступили быстро распространяющиеся в 2019–2020 гг. ложные новости в сети Интернет о ситуации с новой коронавирусной инфекцией COVID-19 и принимаемых мерах для минимизации масштабов данной пандемии. В частности, прокуратура Краснодарского края оценила как недостоверную общественно значимую информацию, создающую угрозу причинения вреда жизни и здоровью граждан, массового нарушения общественного порядка и общественной безопасности, содержащуюся в размещенном на видеохостинге YouTube видеоролике, в котором демонстрировалось использование электросварки для блокирования двери в подъезд многоквартирного жилого дома, при этом из содержания было понятно, что данные меры приняты в связи с обнаружением у одного из жителей коронавирусной инфекции12. Еще одним примером выступает интервью с политологом В. Соловьем, опубликованное 16 марта 2020 года на сайте СМИ «Эхо Москвы». Со ссылкой на анонимные источники он сообщил, что в Российской Федерации имеется порядка 1600 подтвержденных случаев смерти людей от COVID-19 с середины января 2020 года, а количество инфицированных оценивается в 130 – 180 тысяч13, тогда как, согласно информации, размещенной на официальном сайте Роспотребнадзора, по состоянию на 18 марта 2020 года в стране проведено более 122 тысяч исследований на коронавирус, зарегистрировано 147 случаев заболеваний, выписано после выздоровления 5 человек14.
Активное распространение в общедоступном информационном пространстве подобных заведомо недостоверных сведений вызвало незамедлительную реакцию со стороны правоохранительных органов, указавших на необходимость ограничения доступа к ресурсам15, способствующим эскалации социальной напряженности и паники среди гражданского населения, что в совокупности сформировало необходимые предпосылки и юридические основания для криминализации публичного распространения соответствующей заведомо ложной информации.
Вместе с тем подобные свидетельства об общественно опасном характере публичного распространения заведомо ложной информации прослеживались и до наступления обозначенной пандемии. В числе таковых очередным подтверждением этому тезису выступил пожар в торгово-развлекательном комплексе «Зимняя вишня» в городе Кемерове, произошедший 25 марта 2018 года. Недостоверные сведения о количестве погибших были широко распространены в информационно-телекоммуникационных сетях, что детерминировало волну недовольства и спровоцировало массовый митинг возле областной администрации16.
Обсуждение и заключение
Таким образом, установление уголовной ответственности за распространение заведомо ложной информации стало необходимым шагом в борьбе с дезинформацией и обеспечением информационной безопасности в нашем обществе. Это решение направлено на реализацию государственных гарантий защиты таких объектов уголовно-правовой охраны, как информационная и физическая безопасность личности, здоровье населения, общественный порядок, а также стабильность функционирования отдельных институтов гражданского общества, сфер управления и систем жизнеобеспечения.
На основании изложенного вполне закономерно возникает вопрос не столько об общественной опасности и необходимости криминализации соответствующих преступлений экстремистской направленности, сколько об их месте в иерархии объектов уголовно-правовой охраны. Традиционно общественная безопасность в структуре УК РФ стала универсальным звеном, позволяющим включить в себя чуть ли не все общественно опасные деяния, содержащиеся в обозначенном нормативном правовом акте. Вопрос будет лишь в том, через призму какого объекта (основного, дополнительного или факультативного) получится ее проследить. Тем не менее исследование преступной сущности и социально-правовых предпосылок криминализации исследуемого девиантного поведения выступает достаточной методологической основой для вывода, что непосредственное посягательство и угроза, исходящая от подобной криминальной активности, в первую очередь затрагивают именно общественные отношения, складывающиеся в сфере обеспечения безопасности государства, в частности касающиеся стабильной и упорядоченной работы его структурных механизмов – органам власти причиняется вред, выражающийся в дестабилизации их деятельности через причинение вреда тем или иным элементам, определяющим их нормальное функционирование [10, с. 124].
1. Беккария Ч. О преступлениях и наказаниях. Москва: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1939. 464 c.
2. Кенни К. Основы уголовного права / К. Кенни; пер. с англ. канд. юридических наук В.И. Каминской; под ред. и с вступительной ст. канд. юридических наук Б.С. Никифорова. Москва: Изд-во иностр. лит., 1949 (20-я тип. Союзполиграфпрома). LVII. 599 с.
3. Курлянский В.С., Карпушин М.П. Уголовная ответственность и состав преступления Москва: Юрид. лит., 1974. 232 с.
4. Основные направления борьбы с преступностью: сборник статей / Всесоюз. ин-т по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности; под ред. проф. И.М. Гальперина и проф. В.И. Курляндского. Москва: Юрид. лит., 1975. С. 47 - 76.
5. Лопашенко Н.А. Уголовная политика Москва: Волтерс Клувер, 2009. 579 с.
6. Степанов М.В., Петрянин А.В. Социально-правовая обусловленность криминализации противоправной деятельности, сопряженной с использованием цифровых финансовых активов // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2020. Т. 11. № 2. С. 203 - 212. DOI:https://doi.org/10.37973/KUI.2020.54.49.010
7. Гущев М.Е., Летёлкин Н.В. О необходимости криминализации использования информационно-телекоммуникационных сетей (включая сеть Интернет) при совершении преступления, предусмотренного статьей 1271 Уголовного кодекса Российской Федерации // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2023. T. 14. № 3 (53). С. 92 - 98. DOI: https://doi.org/10.37973/KUI.2023.65.38.010
8. Петрянин А.В., Неганов Д.А. Современное состояние и потенциал уголовного законодательства в области противодействия преступлениям, совершаемым с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2023. Т. 14. № 2 (52). С. 98 - 104. DOI: https://doi.org/10.37973/KUI.2023.72.81.014
9. Куликов Р.С., Петрянин А.В. Контрабанда как форма внешнеэкономической преступной деятельности: новые направления уголовной политики // Вестник Казанского юридического института МВД России. 2019. Т. 10. № 3. С. 334 - 338. DOI:https://doi.org/10.24420/KUI.2019.51.45.012
10. Пшеничнов И.М. Акт международного терроризма: концептуальные проблемы противодействия // Альманахъ молодых ученых. 2020. Вып 1. С. 116 - 125.
